Неточные совпадения
По утрам я
читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов.
По утрам,
читая газету, он видел, что пыль легла на бумагу черненькими пятнышками шрифта и от нее исходит запах жира.
Утром, в газетном отчете о торжественной службе вчера в соборе, он
прочитал слова протоиерея: «Радостью и ликованием проводим защитницу нашу», — вот это глупо: почему люди должны чувствовать радость, когда их покидает то, что —
по их верованию — способно творить чудеса? Затем он вспомнил, как на похоронах Баумана толстая женщина спросила...
Купив у букиниста набережной Сены старую солидную книгу «Париж» Максима дю Кан, приятеля Флобера,
по утрам читал ее и затем отправлялся осматривать «старый Париж».
Вдруг оказалось, что против их дачи есть одна свободная. Обломов нанял ее заочно и живет там. Он с Ольгой с
утра до вечера; он
читает с ней, посылает цветы, гуляет
по озеру,
по горам… он, Обломов.
В этой, по-видимому, сонной и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное
утро. 1-го марта, в воскресенье, после обедни и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры и матросы, собрались на палубе. Все обнажили головы: адмирал вышел с книгой и вслух
прочел морской устав Петра Великого.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним
утром всякий занимался чем-нибудь в своей комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие
читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились
по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
А Туркины? Иван Петрович не постарел, нисколько не изменился и по-прежнему все острит и рассказывает анекдоты; Вера Иосифовна
читает гостям свои романы по-прежнему охотно, с сердечной простотой. А Котик играет на рояле каждый день, часа
по четыре. Она заметно постарела, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым. Провожая их на вокзале, Иван Петрович, когда трогается поезд,
утирает слезы и кричит...
Он на другой день уж с 8 часов
утра ходил
по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и
читал больше трех суток сряду, — с 11 часов
утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой ночи не хватило силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Сильвио вынул из кармана
утром полученное письмо и дал мне его
читать. Кто-то (казалось, его поверенный
по делам) писал ему из Москвы, что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной девушкой.
…Две молодые девушки (Саша была постарше) вставали рано
по утрам, когда все в доме еще спало,
читали Евангелие и молились, выходя на двор, под чистым небом. Они молились о княгине, о компаньонке, просили бога раскрыть их души; выдумывали себе испытания, не ели целые недели мяса, мечтали о монастыре и о жизни за гробом.
Генерал занимался механикой, его жена
по утрам давала французские уроки каким-то бедным девочкам; когда они уходили, она принималась
читать, и одни цветы, которых было много, напоминали иную, благоуханную, светлую жизнь, да еще игрушки в шкапе, — только ими никто не играл.
В одно погожее августовское
утро по улицам, прилегающим к самому Лефортовскому дворцу, шел наш знакомый доктор Розанов.
По медленности, с которою он рассматривал оригинальный фасад старого дворца и
читал некоторые надписи на воротах домов, можно бы подумать, что он гуляет от нечего делать или ищет квартиры.
Анна Андреевна рассказывала мне, что он воротился домой в таком волнении и расстройстве, что даже слег. С ней был очень нежен, но на расспросы ее отвечал мало, и видно было, что он чего-то ждал с лихорадочным нетерпением. На другое
утро пришло
по городской почте письмо;
прочтя его, он вскрикнул и схватил себя за голову. Анна Андреевна обмерла от страха. Но он тотчас же схватил шляпу, палку и выбежал вон.
Граф
прочитал мою работу и остался ею доволен, так что я сейчас же приступил к сочинению второго акта. Но тут случилось происшествие, которое разом прекратило мои затеи. На другой день
утром я,
по обыкновению, прохаживался с графом под орешниками, как вдруг… смотрю и глазам не верю! Прямо навстречу мне идет, и даже не идет, а летит обнять меня… действительный Подхалимов!
Прочитав этот приказ, автор невольно задумался. «Увы! — сказал он сам себе. — В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как
по точному счету он носил это звание ровно двадцать пять лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли образа своей жизни и где будет каждое
утро сидеть с восьми часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
Прежде всего отслужили молебен, причем Антон Иваныч созвал дворню, зажег свечу и принял от священника книгу, когда тот перестал
читать, и передал ее дьячку, а потом отлил в скляночку святой воды, спрятал в карман и сказал: «Это Агафье Никитишне». Сели за стол. Кроме Антона Иваныча и священника, никто
по обыкновению не дотронулся ни до чего, но зато Антон Иваныч сделал полную честь этому гомерическому завтраку. Анна Павловна все плакала и украдкой
утирала слезы.
Утром, после переклички, фельдфебель Рукин
читает приказ: «
По велению государя императора встречающие его части Московского гарнизона должны быть выведены без оружия.
По распоряжению коменданта г. Москвы войска выстроятся шпалерами в две шеренги от Курского вокзала до Кремля. Александровское военное училище займет свое место в Кремле от Золотой решетки до Красного крыльца.
По распоряжению начальника училища батальон выйдет из помещения в 11 час.».
Многие ругали «Листок», и все его
читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к нему шли. А он вел свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с
утра до поздней ночи носился
по трактирам, не стеснялся пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Читал я в сарае, уходя колоть дрова, или на чердаке, что было одинаково неудобно, холодно. Иногда, если книга интересовала меня или надо было
прочитать ее скорее, я вставал ночью и зажигал свечу, но старая хозяйка, заметив, что свечи
по ночам умаляются, стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки. Если
утром в свече недоставало вершка или если я, найдя лучинку, не обламывал ее на сгоревший кусок свечи, в кухне начинался яростный крик, и однажды Викторушка возмущенно провозгласил с полатей...
Хандра Бельтова, впрочем, не имела ни малейшей связи с известным разговором за шестой чашкой чаю; он в этот день встал поздно, с тяжелой головой; с вечера он долго
читал, но
читал невнимательно, в полудремоте, — в последние дни в нем более и более развивалось какое-то болезненное не
по себе, не приходившее в ясность, но располагавшее к тяжелым думам, — ему все чего-то недоставало, он не мог ни на чем сосредоточиться; около часу он докурил сигару, допил кофей, и, долго думая, с чего начать день, со чтения или с прогулки, он решился на последнее, сбросил туфли, но вспомнил, что дал себе слово
по утрам читать новейшие произведения
по части политической экономии, и потому надел туфли, взял новую сигару и совсем расположился заняться политической экономией, но,
по несчастию, возле ящика с сигарами лежал Байрон; он лег на диван и до пяти часов
читал — «Дон-Жуана».
Лаптев сидел в кресле и
читал, покачиваясь; Юлия была тут же в кабинете и тоже
читала. Казалось, говорить было не о чем, и оба с
утра молчали. Изредка он посматривал на нее через книгу и думал: женишься
по страстной любви или совсем без любви — не все ли равно? И то время, когда он ревновал, волновался, страдал, представлялось ему теперь далеким. Он успел уже побывать за границей и теперь отдыхал от поездки и рассчитывал с наступлением весны опять поехать в Англию, где ему очень понравилось.
На другое
утро Литвинов только что возвратился домой от банкира, с которым еще раз побеседовал об игривом непостоянстве нашего курса и лучшем способе высылать за границу деньги, как швейцар вручил ему письмо. Он узнал почерк Ирины и, не срывая печати, — недоброе предчувствие, бог знает почему, проснулись в нем, — ушел к себе в комнату. Вот что
прочел он (письмо было написано по-французски...
Утром он
читал газету, а днём сидел в магазине, глядя, как осенний ветер гоняет
по улице жёлтые листья, сорванные с деревьев.
Жадов. Для меня было бы ужасно убедиться в том, что ты говоришь. Нет, я надеюсь, что ты меня поймешь наконец. Теперь много работы у меня; а вот будет поменьше, мы с тобой займемся.
Утром будешь работать, а
по вечерам будем
читать. Тебе многое надо
прочесть, ты ведь ничего не
читала.
—
Читайте,
читайте… Ваши привычки и ваша свобода останутся при вас. Но отчего у вас постная физиономия? Вы всегда бываете таким
по утрам или только сегодня? Вы не рады?
На другое
утро после визита к губернатору обе женщины вместе отправились искать
по городу квартиру, и Елена Петровна, медленно переходя с одной стороны на другую, сама
читала билетики на окнах и воротах.
Эта газета, которую
по утрам читала мать, была опять-таки мучением для дочери: нужно была проснуться раньше и каждое
утро взглянуть, нет ли такого, чего не может и не должна
читать Елена Петровна.
И я продолжала
читать, хоть и много кашляла
по утрам и
по ночам…
В десять часов
утра следующего дня Коротков наскоро вскипятил чай, отпил без аппетита четверть стакана и, чувствуя, что предстоит трудный, хлопотливый день, покинул свою комнату и перебежал в тумане через мокрый асфальтовый двор. На двери флигеля было написано: «Домовой». Рука Короткова уже протянулась к кнопке, как глаза его
прочитали: «
По случаю смерти свидетельства не выдаются».
На другое
утро торжественно отнес ей свою — как бы назвать по-ученому? — не песнь… ну, эпиграмму. Она
прочла, и при первых строчках изменилась в лице, бумагу изодрала, — а у меня и копии не осталось побежала к новой моей родительнице: но та, спасибо ей! была женщина умная и с рассудком; она, не захотевши знать, за что мы поссорились, приказала нам помириться и так уладила все дело.
Утром домине приступил прослушивать уроки панычей до выхода в школы. Как братья училися и как вели себя — я рассказывать в особенности не буду: я знаю себя только. Дошла очередь до моего урока. Я ни в зуб не знал ничего. И мог ли я что-нибудь выучить из урока, когда он был по-латыни? Домине же Галушкинский нас не учил буквам и складам латинским, а шагнул вперед
по верхам, заставляя затверживать
по слуху. Моего же урока даже никто и не
прочел для меня, и потому из него я не знал ни словечка.
Он был со всеми знаком, служил где-то, ездил
по поручениям, возвращаясь получал чины, бывал всегда в среднем обществе и говорил про связи свои с знатью, волочился за богатыми невестами, подавал множество проектов, продавал разные акции, предлагал всем подписки на разные книги, знаком был со всеми литераторами и журналистами, приписывал себе многие безымянные статьи в журналах, издал брошюру, которую никто не
читал, был,
по его словам, завален кучею дел и целое
утро проводил на Невском проспекте.
От 6 и 8 февраля. «Книгу Гоголя мы
прочли окончательно, иные статьи даже
по три раза; беру назад прежние мои похвалы некоторым письмам или, правильнее сказать, некоторым местам: нет ни одного здорового слова, везде болезнь или в развитии, или в зерне». «Гоголь не перестает занимать меня с
утра до вечера…».
Надя долго ходила
по комнате, слушая, как плачет бабушка, потом взяла телеграмму,
прочла. Сообщалось, что вчера
утром в Саратове от чахотки скончался Александр Тимофеич, или попросту Саша.
По утрам на мне лежит обязанность
читать вслух бабушке «Московские ведомости»…
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была
утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал
читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него
по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы.
Иван Ильич стерег жену свою
По старому обычаю. Без лести
Сказать, он вел себя, как я люблю,
По правилам тогдашней старой чести.
Проказница ж жена (не утаю)
Читать любила жалкие романы
Или смотреть на светлый шар Дианы,
В беседке темной сидя до
утра.
А месяц и романы до добра
Не доведут, — от них мечты родятся…
А искушенью только бы добраться!
Каждый день приносил с собой такую массу новых, совершенно разнородных, но одинаково необходимых знаний, что голова шла кругом; заняты мы были с
утра до вечера, не было времени
читать не только что-либо постороннее, но даже
по той же медицине.
Все офицеры в кают-компании или
по каютам, Степан Ильич со своим помощником и вахтенный офицер, стоявший вахту с 4 до 8 часов
утра, делают вычисления; доктор, осмотревший еще до 8 ч. несколько человек слегка больных и освободивший их от работ на день,
по обыкновению,
читает. В открытый люк капитанской каюты, прикрытый флагом, видна фигура капитана, склонившаяся над книгой.
Поглощенная домашним хозяйством, Дарья Сергевна с
утра до поздней ночи то хлопочет, бывало, об обеде да об ужине, иной раз и сама постряпает, то присматривает она за стиркой белья, то ходит
по кладовым, подвалам, погребам, приглядывая за хозяйским добром, считает кур, гусей, индеек и уток, сидит в коровнике, пока не выдоят коров, ухаживает за новорожденными телятами, а
по вечерам и вообще в свободное от хозяйственных забот время стоит
по часам на молитве либо
читает Божественное.
Месяцев пять спустя после убийства и ряда смертей, заключивших историю больших, но неудавшихся замыслов Горданова и Глафиры, часов в одиннадцать
утра раннего великопостного дня,
по одной из больших улиц Петербурга шла довольно скорыми шагами молодая женщина в черной атласной шубе и черной шляпе. Она часто останавливалась против надписей об отдающихся внаймы квартирах,
читала их и опять, опустив на лицо вуаль, шла далее. Очевидно, она искала наемной квартиры и не находила такой, какая ей была нужна.
Висленев, грызя сухарь, распечатал конверт и
прочел: «Примите к сведению, еще одна подлость: Костька Оболдуев, при всем своем либерализме, он женился на Форофонтьевой и взял за нею в приданое восемьдесят тысяч. Пишу вам об этом со слов Роговцова, который заходил ко мне ночью нарочно
по этому делу.
Утром иду требовать взнос на общее дело и бедным полякам. Завтра поговорим. Анна Скокова».
Наташа всю зиму прожила в деревне;
по утрам она набирала в залу деревенских ребят и девок, учила их грамоте,
читала им;
по вечерам зубрила греческую грамматику Григоревского и переводила Гомера и Горация.
Войницкий. А профессора, к сожалению, еще не съела моль. По-прежнему от
утра до глубокой ночи сидит у себя в кабинете и пишет. «Напрягши ум, наморщивши чело, всё оды пишем, пишем, и ни себе, ни им похвал нигде не слышим». Бедная бумага! Сонечка по-прежнему
читает умные книжки и пишет очень умный дневник.
Во второй год музыка уже смолкла во флигеле и юрист требовал в своих записках только классиков. В пятый год снова послышалась музыка и узник попросил вина. Те, которые наблюдали за ним в окошко, говорили, что весь этот год он только ел, пил и лежал на постели, часто зевал, сердито разговаривал сам с собою. Книг он не
читал. Иногда
по ночам он садился писать, писал долго и под
утро разрывал на клочки всё написанное. Слышали не раз, как он плакал.
В это же
утро первый распечатанный Сергеем Семеновичем Зиновьевым секретный пакет заключал в себе подробное донесение тамбовского наместника о деле
по убийству княгини Вассы Семеновны и княжны Людмилы Васильевны Полторацких. Не без волнения стал
читать бумагу Зиновьев.
Он это чувствовал
по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это
по тому списку, который, перекликая пленных,
прочел нынче
утром приезжавший французский офицер.
С раннего
утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила
по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а
по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три-четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе
читать газеты и новые книги, а сама вязала.
В день приезда молодых,
утром,
по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и
читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтоб это ежедневное свидание сошло благополучно.